Васька красный

Недавно в публичном доме одного из поволжских городов служил человек лет сорока, по имени Васька, по прозвищу Красный. Прозвшце было дано ему за его ярко-рыжие волосы и толстое лицо цвета сырого мяса...........................................Толстогубый, с большими ушами, который торчали на его черепе, как ручки на рукомойнике, он поражал жесстоким выражением своих маленьких бесцветных глаз; они заплыли у него жиром.
блестели, как льдины, и, несмотря на его сытую, мясистую фигуру, всегда взгляд его имел такое выражение, как; будто этот человек был всегда смертельно голоден. Невысокий и коренастый, он носил синий казакин, широкие суконные шаровары и ярко вычищенные сапоги с мелким набором. Рыжие волосы его вились кудрями, п, когда он надевал на голову свой щегольской картуз, они, выбиваясь из-под картуза кнерху, ложились, на околыш картуза,- тогда казалось, что на голове у Васьки и надет красный венок. Красным его звали товарищи, а деивицы прозвали его Палачом, потому что он любил истязать их. В городе было несколько высших учебных заведений, много молодежи, поэтому дома терпимости составляли в нем целый квартал: длинную улицу и несколько переулков. Васька был известен во всех домах этого квартала, его имя наводило страх на девиц, и, когда они почему-нибудь ссорились и вздорили с хозяйкой,- хозяйка грозила им: Смотрите вы!.. Нс выводите меня из терпения,- а то как позову я Ваську Красного!.. Иногда достаточно было одной этой угрозы, чтоб девицы усмирились и отказались от своих требований, порой вполне законных и справедливых, как, например, требование улучшения пищи или права уходить. из дома на прогулку.
А если одной угрозы оказывалось недостаточно для усмирения девиц,- хозяина звала Ваську. Он приходил медленной походкой человека, которому некуда было торопиться, запирался с хозяйкой в ее комнате, к там хозяйка укалывала ему подлежащих наказанию девиц. Молча выслушав со жалобу, он кратко говорил ей: - Ладно... И шел к девицам.
Они бледнели и дрожали при нем, он это видел и наслаждался их страхом. Если сцена разыгрывалась в кухне, где девицы обедали и пили чай,- он долго стоял у дверей, глядя на них, молчаливый и неподвижный, как статуя, и моменты его неподвижности были не менее мучительны для девиц, как и те истязания. которым он подвергал их. Посмотрев на них, он говорил равнодушным и сиплым голосом: - Машка!
Или сюда... - Василий Мироныч! - умоляюще говорила девушка.- Ты меня не тронь! Не тронь... тронешь - удавлюсь я... - Иди, дура веревку дам! - равнодушно, без усмешки говорил Васька. Он всегда добивался, чтоб виновные сами шли к нему.
- Караул кричать буду... Стекла выбью!..- задыхаясь от страха, перечисляла девица все, что она может сделать. - Бей стекла,- а я тебя заставлю жрать их! - говорит Васька. 11 упрямая девица сдавалась, подходила к Палачу; если же она не хотела сделать этого, Васька сам шел к ней, брал ее за волосы и бросал на пол.
Ее же подруги, - а зачастую и единомышленницы,- связывали ей руки и ноги, завязывали рот, и тут же, на полу кухни и на глазах у них, виновную пороли. Если это была бойкая девица, которая могла и пожаловаться, ее пороли толстым ремнем, чтобы не рассечь ее кожу, и сквозь простыню, смоченную водой, чтоб на теле не оставалось кропоподтеков.
Употребляли также длинные и тонкие мешочки, набитые песком и дресвой,- удар таким мешком по ягодицам причинял человеку тупую боль, и боль эта не проходила долго... Впрочем, жестокость наказания зависела не сголь-ко от характера виновной, сколько от степени ее вины и симпатии Васьки. Иногда он и смелых девиц порол без всяких предосторожностей и пощады; у него в кармане шаровар всегда лежала плетка о трех концах па короткой дубовой рукоятке, отполированной частым употреблением.
В ремни этой плетки была искусно вделана проволока, из которой на концах ремней образовывалась, кисть. Первый же удар плетки просекал кожу до кистей, и часто, для того, чтобы усилить боль, па иссеченную сипну приклеивали горчичник или же клали тряпки, смоченные круто соленой водой. Наказывая девиц, Васька никогда не злился, он был всегда одинаково молчалив, равнодушен, и глаза его не теряли выражения ненасытного голода, лишь порой он прищуривал их, отчего они становились острее... Приемы наказании не ограничивались только этими, нет - Васька был неисчерпаемо разнообразен, и его изощренность в деле истязания девиц возвышалась до творчества. Например, в одном из заведений девица Вера Коптева была заподозрена гостем в краже-у него пяти тытысяч рублей. Гость этот, сибирский купец, заявил полиции, что он был в комнате Веры с ее подругой Сарой Шерман: иоследняя, посидев с ним около часа, ушла, а с Верой он оставался всю ночь и ушел от неё пьяный. Делу дан был законный ход; долго тянулось следствие: обе обвиняемые были подвергнуты предварительному заключению, судились и, по недостатку улик, были оправданы. Возвратясь после суда к своей хозяйке, подруги снова попали под следствие; хозяйка была уверена, что кража - дело их рук, п желала получить свою долю. Саре удалось доказать, что она не участвовала в этой краже; тогда хозяйка ревностно принялась за Веру Коптеву. Она заперла ее в баню и там кормила соленой икрой, но, несмотря на это и многое другое, девица не сознавалась, где спрятала деньги. Пришлось прибегнуть к помощи Васьки. Ему было обещано сто рублен, если он допытается, где деньги. И вот однажды ночью в баню, где сидела Вера, мучимая "каждой, страхом и тьмой, явился дьявол. Он был в черной лохматой шерсти, а от шерсти его исходил запах фосфора и голубонатый светящийся дым.
Дно огненные искры сверкали у него вместо глаз. Он встал перед девушкой и страшным голосом спросил ее: - Где деньги?..
Она сошла с ума от ужаса.
Это было зимой. Поутру другого дня её, босую и в одной рубашке, вели из бани в дом по глубокому снегу, она же тихонько смеялась и говорила счастливым голосом: - Завтра я с мамой опять пойду к обедне...
опять пойду... опять пойду к обедне... Когда Сара Шерман увидала ее такой, она тихо и растерянно объявила при всех: А ведь деньги-то украла я... Трудно скапать, чего больше было у девиц к отношении к Ваське: страха перед ним или ненависти к нему. Все они наигрывали с ним и заискивали у него, каждая из них усердно добивалась чести быть его любовницей, и в то же время все они подговаривали своих "кредитных" друзей сердца, гостей и знакомых "вышибал" избить Ваську. Но он обладал страшной силон и допьяна никогда не налипался - трудно было сладить с ним.
Не раз ему подсыпали мышьяк к пищу, чай и пиво, и однажды допольно удачно, но он выздоровел. Он как-то узнавал обо всем, что предпринималось против него; но незаметно было, чтоб знание того, чем он рискует, живя среди бесчисленных врагов, понижало или повышало его холодную жестокость к девицам. Равнодушно, как всегда, он говорил: - Знаю я, что вы меня зубами бы загрызли, кабы случай вышел вам... Ну, только напрасно вы яритесь... ничего со мной не будет. И, оттопырив свои толстые губы, он фыркал в лица им,- должно быть, смеялся над ними. Он водил компанию с полицейскими, с такими же, как сам он, "вышибалами" и с сыщиками, которых всегда много бывает в публичных домах. Но среди них у него не было друзей, ни одного из своих знакомых он не желал видеть чаще других, ко всем относился одинаково ровно и совершенно безучастно. С ними он пил пиво и говорил о скандалах, каждую ночь случавшихся в околотке. Сам он никуда не ходил из своего дома, если его не звали "по делу", то есть за тем, чтоб выпороть или - как там говорилось - "постращать" чью-нибудь девицу. Дом, в котором он служил, принадлежал к числу заведений средней руки, за вход в него с гостей брали по три рубля, за ночь - по пяти.
Хозяйка дома, Фекла Ермолаевна, сырая дородная женщина лет под пятьдесят, была глупа, зла, побаивалась Васьки, очень ценила его и платила ему но пятнадцати рублей в месяц при ее столе и квартире - маленькой, гробообразной комнате на чердаке.
В ее заведении, благодаря Ваське, среди девиц царил самый образцовый порядок; их было одиннадцать, и все они были смирны, как овцы. Находясь в добродушном настроении и разговаривая со знакомым гостем, Фекла Ермолаевна часто хвасталась своими девицами, как хвастаются свиньями или коровами.
У меня товарец первый сорг,- говорила она, улыбаясь довольно к гордо.- Девочки все свежие, ядреные - самая старшая имеет двадцать шесть лет. Она, положим, девица в разговоре неинтересная, так зато в каком теле! Вы посмотрите, батюшка,- дивное диво, а не девица.
Ксюшка!
Поди сюда... Ксюшка подходила, уточкой переваливаясь с боку набок, гость "смотрел" ее более или менее тщательно и всегда оставался доволен ее телом. .'Это была девушка среднего роста, толстая и такая плотная - точно ее молотками выковали. Грудь у нее могучая, высокая, лицо круглое, рот маленький с толстыми ярко-красными губами. Безответные и ничего не выражавшие глаза напоминали о двух бусах на лице куклы, а курносый нос и кудерьки над бровями, довершая ее сходство с куклой, даже у самых невзыскательных гостей отбивали всякую охоту говорить с нею о чем-либо. Обыкновенно ей просто говорили: - Пойдем!.. И она шла своей тяжелой, качающейся походкой, бессмысленно улыбаясь и поводя глазами справа налево, чему ее научила хозяйка и что называлось "завлекать гостя".
Её глаза тау привыкли к этому движению, что она начинала "завлекать гости" прямо с того момента, когда, пышно разодетая, выходила вечером в зал, еще пустой, и так ее глаза двигались из стороны в сторону всё время, пока она была в зале: одна, с подругами или гостем - все равно. У нее была еш,ё одна странность: обвив свою длинную косу цвета нового мочала гокруг шеи, она опускала конец, ее на грудь и все время держалась за нее левой рукой,- точно петлю носила на шее своей... Она могла сообщить о себе, что зовут ее Аксинья Калугина, а родом она из Рязанской губернии, что она девица, "согрешила" однажды с "Федькой", родила и приехала в этот город с семейством "акцизного", была у него кормилицей, а потом, когда ребенок умер, ей отказали от места и "наняли" сюда. Вот уже четыре года она живет здесь...
- Нравится? - спрашивали её.
- Ничего. Сыта, обута, одета...
Только беспокойно вот...
И Васька тоже... дерется всё, чёрт... - Зато весело?! - Где? - спрашивала она, "завлекая гостя". - Здесь-то... разве не весело? - Ничего!..- отвечала она и, поворачивая головой, осматривала зал, точно желая увидеть, где оно тут, ато веселье. Вокруг нее всё было пьяно и шумно и всё - от хозяйки и подруг до формы трещин на потолке - было знакомо ей. Говорила она густым, басовым голосом, а смеялась лишь тогда, когда ее щекотали, смеялась громко, как здоровый мужик, и вся тряслась от смеха.
Самая глупая и здоровая среди своих подруг, она была менее несчастна, чем они, ибо ближе их стояла к животному. Разумеется, больше всего скопилось страха пред Васькой и ненависти к нему у девиц того дома, где он был "вышибалой". В пьяном виде девицы: не скрывали этих чувств и громко жаловались гостям на Ваську; но, так как гости приходили к ним не затем, чтоб защищать их, жалобы не имели последствий. В тех же случаях, когда они возвышались до истерического крика и рыдании и Васька слышал их,- его огненная голова показывалась в дверях зала и равнодушный, деревянный голос говорил: - Эк ты, не дури... - Палач! Изверг!
- кричала девица.- Как ты смеешь уродовать меня? Посмотрите, господин, как ок меня расписал плетью...- П девица делала попытку сорвать с себя лиф...
Тогда Васька подходил к ней, брал ее за руку и, не изменяя голоса,- чти было особенно сграшно,- уговаривал ее: - Не шуми...
угомонись. Что орешь без толку? Пьяная ты... смотри!
Почти всегда этого было достаточно, и очень редко Ваське приходилось уводить девицу из зала.
Никогда никто из девиц не слыхал от Васьки ни одного ласкового слова, хотя /многие из них были его наложницами. Он брал их себе просто: нравилась ему почему-либо та или тга, и он гопорил ей: - Я к тебе сегодня почевать приду... Затем он ходил к ней некоторое время и переставал ходить, не говоря ей ни слова. - Ну и чёрт! - отэывались о нём девицы.- Совсем деревянный какой-то... В своем заведении он жил по очереди почти со всеми девицами, жил и с Аксиньей.
И именно во время своей связи с ней он се однажды жестоко выпорол. Здоровая и ленивая, она очень любила спать и часто засыпала в зале, несмотря на шум, наполнявший его. Сидя где-нибудь в углу, она вдруг переставала "завлекать гостя" своими глупыми глазами, они неподвижно останавливались на каком-нибудь предмете, потом веки медленно опускались и закрывали их и нижняя губа ее отвисала, обнажая крупные белые зубы. Раздавался сладкий храп, вызывая громкий смех подруг и гостей, по смех не будил Аксинью. С ней часто случалось это; хозяйка крепко ругала ее, била но щекам, но побои не спугивали сна: поплачет после них Аксинья и снова спит. И вот за дело взялся Васька. Однажды днем, когда девица заснула, сидя па диване рядом с пьяным гостем, тоже дремавшим, Васька подошел к ней и , молча взяв за руку, новел ее за собой. - Неуж-то бить будешь?
-спросила его Аксинья. - Надо...- сказал Васька. Когда они пришли и кухню, он велел ей раздеться. - Ты хоть не больно у'ж...- попросила его Аксинья. - Ну, ну... Она осталась и однон рубашке.
- Снимай! - скомандовал Васька.
- Экой ты озорник! - вздохнула девушка и спустила с себя рубашку. Васька хлестнул её ремнем по плечам. - Иди на двор!
- Что ты? Чай, теперь зима... холодно мне будет... - Ладно! Рразве ты можешь чуистнонать?.. Он вытолкнул ее в дверь кухни, провел, подхлестывая ремнем, по сеням и на дворе приказал ей лечь на бугор снега. - Вася... что ты? - Ну, ну!
И, толкнув ее лицом в снег, он втиснул в него её голову для того, чтобы не было слышно её криков, и долго хлестал ее ремнем, приговаривая: - Не дрыхни, не дрыхни, не дрыхни...
Когда же он отпустил ее, она, дрожащая от холода и боли, сквозь слезы и рыдания сказала ему: - Погоди, Васька! Придет твое время... и ты заплачешь!
Есть бог, Васька! - Поговори! - спокойно сказал он.- Заспи-ка в зале еще раз! Я тебя тогда выведу на двор, выпорю и водой обливать буду... У жизни есть своя мудрость, ей имя - случай; она иногда награждает нас, но чаще мстит, и как солнце каждому предмету дает тень, так мудрость жизни каждому поступку людей готовит возмездие. Это верно, это неизбежно, и всем нам надо знать и помнить это... Наступил н для Васьки день возмездия. Однажды вечером, когда полуодетые девицы ужинали перед тем, как идти в зал, одна из них, Лида Черногорова, бойкая и злая шатенка, взглянув в окно, объявила: - Васька приехал. Раздалось несколько тоскливых ругательств.